6 Май, 2010

Они ему не снились. Они просто пришли к нему, и он с ними ругался, плакал, что-то объяснял и даже извинялся. Когда он возвращался к нам, он жутко удивлялся и спрашивал - Ты кто?

Я вспомнил о нем и понял, что не могу не написать эту историю, поскольку, если вы не помолитесь, то вряд ли душа его будет спокойна. И вспомнил я о нем, как будто по промыслу, так как сегодня увидел у мамы его фотографию. Я никогда её раньше не видел и был поражен, какой же он был красивый человек. Конечно, жена его, Фая, тетя моего сводного брата, была вообще красавица, но его таким ,как на фотографии, я не помню. И это притом, что знаю я его со своих 4 лет. Именно в этом возрасте меня привезли в Ленинград попытаться сделать операцию на глазу, в котором, от удара камнем, появилась катаракта. Мне эта поездка была очень памятна, он уже в этом возрасте вызывал у меня восхищение и почтение. А уж когда стал постарше, я получал от него офицерские ремни, старые кителя, и другие офицерские атрибуты, то небылицы про него и как он меня любит, были весьма интересным для меня занятием. Я и сейчас в небольшом недоумении, поскольку в рамки рассказа пара Фая и Константин не вписываются. При этом почему-то считалось, что у Фаи это неудачный брак. Первый её муж был комендант Московского Кремля, но его расстреляли. Почему Константин был не пара, я не понимал и не понимаю. Конечно, был изъян в их семье - не было детей. Но раньше я не понимал, почему это плохо. Впрочем, у Фаи был ребенок - Константин. Все её в этом и упрекали - что ты за ним как за ребенком ходишь? Но она, кажется, этому и посвящала свою жизнь. При этом я знал, что она хороший врач, из хорошей клиники в Ленинграде, и не только потому, что об этом говорили, а и потому, что когда они приезжали в отпуск, к своей матери, к Фае все время пытались попасть пациенты. Хотя, может, это были пациенты и к Константину, так как он был отличный хирург, ученый (доктор наук), членкор Академии Наук. Его работы по лечению обморожений и гнойных заболеваний много печатались и, по-видимому, в Ленинграде он был весьма уважаемый человек. К тому же, он прошел всю войну и был полковником медицинской службы.

Впрочем, больше с ними общался мой брат и племянники, а я после того, как побывал в Ленинграде, в 4-летнем возрасте, собрался туда только более чем через 20 лет. В тот год шла Универсиада, и я решил сам посмотреть и моему маленькому сыну показать соревнования похожие на олимпиаду. В Москве билетов ни на какие соревнования не было, и мы поехали в Ленинград. Настроение было праздничное, чувства были острые. Приехав с утра в Ленинград, мы днём посмотрели плавание, а потом начали искать, где живет Константин. К сожалению, по телефону он не смог мне толком что-то объяснить, и пришлось найти квартиру самому. Мать предупреждала, что после смерти Фаи Костя «выпивает», но она и сама по-видимому не понимала, что это «выпивает» значило. Нет, он не выглядел бомжем или забулдыгой. Он просто был какой-то никакой. Старый, больной, с трубкой, торчащей из утробы, пахнущий мочой и сильным одеколоном, которым он пытался перебить свой запах. Квартира, которая представлялась мне в детстве замком или огромными хоромами, оказалась простой и совсем не помпезной. Мать мне после пыталась объяснить, что это та же квартира, просто все ценные вещи из неё убрали, так как Костя, может из неё выйти и оставить дверь нараспашку. Что у него провалы в памяти и вообще «что-то не то». Сразу «что-то не то» я не заметил. Он и встретил и даже узнал меня. Попытался сделать ужин. Оказалось, что он без Фаи «как без рук». Он даже не умеет вообще ничего готовить. Родственники забили ему холодильник продуктами, но он использовал только два из них. Яйца и колбасу. Он их жарил. Говорил, что это любимое блюдо, которое он любил в приготовлении Фаи. При этом, колбасу и яйца он жарил на разных сковородках и буквально заплакал, когда я зажарил их на одной и подал ему. Вот, точно как у Фаи получилось - сказал он, пуская слезы. А я и не знал, что она их жарила вместе! - продолжил он. Нет, мне говорили, что она его на кухню не пускала, и что он готовить не умел, но чтоб до такой степени, я не представлял. Впрочем, возможно дело было и не в этом.

Начали укладываться спать, и я выключил свет. Он как вскрикнет - «Не надо, не выключай, они сейчас придут». Я не понял, думал, что родственники и не выключил. И тут он достал свои фотографии и начал рассказывать свою жизнь. Это была действительно удивительная история мальчика из деревни, который с котомкой пришел в Ленинград и стал тем, кем стал. Но рассказ этот был не так прост. Начав его, он вдруг посмотрел в сторону входной двери и с кем-то заговорил. Я подумал, что кто-то вошел и повернулся поздороваться, но в прихожей никого не было. Между тем, он пригласил гостей на кухню и начал с ними спорить. Он называл имена, он с ними не соглашался, а я был в полном шоке. Вдруг он посмотрел на меня и спросил - «Ты кто?» Я, в недоумении, объяснил кто я, и он, как ни в чем не бывало, продолжил свой рассказ о своей жизни. Я, усталый от длинного дня, попытался опять лечь спать, а он остался на кухне. Свет он опять не дал выключать и гости к нему опять пришли. На этот раз мне пришлось встать и успокаивать его, так как он начал плакать, извиняться и отбиваться от них. Когда он опять «вернулся», то снова спросил меня - «Кто ты?» И мне пришлось объяснять. Тогда он продолжил рассказ о себе, я зажарил еще одну яичницу с колбасой и понял, что надо его дослушать. Ох, как же он интересно рассказывал, какие имена называл, какие события видел. Но «они» пришли опять. В этот раз, он отбивался от них и пытался прятаться под стол. Когда он «вернулся», я не смог объяснить ему кто я, и он, бегал по квартире, хватал телефон, поднял с кровати моего сына, и пытался нас вытолкать из квартиры. На пороге он вдруг спокойно спросил - «а вы куда? На дворе же ночь? Да и мосты еще разведены» - и начал нас приглашать в квартиру, будто бы мы сами пытались уйти. Я бы ушел, но с сыном, в ночь, выходить не хотелось и мы остались. Я уложил сына. Он на кухне выпивал очередную рюмку коньяка (а он, насколько я помню, пил только коньяк), который его абсолютно не пьянил. И тут я задал самый главный вопрос - «А почему они, дядя Костя, к тебе ходят?» И он, нисколько не смутившись, что «гости» для меня невидимые, что знать я их не могу - ответил - «А они всегда видели, что я их жалею, и ходили ко мне жаловаться».

«А откуда они?» - продолжил я «глупый» разговор.

Он, в сильном удивлении, ответил - «Конечно с Соловков».

Признаюсь, я к тому времени ничего не знал о Соловках, поэтому иронично продолжил - «И чего им от тебя надо?»

И тут он расплакался - «Я не знаю, я же старался всегда им помочь! Мы же выполняли приказ».

- «Что за приказ - Дядя Костя?» - так же наивно спросил я. И получил жуткий рассказ о Соловках. Коротко, в моем пересказе, все было так: Он попал на Соловки в конце войны. Там была создана лаборатория по изучению воздействия всяких химических и биологических веществ на организм человека. Для «опытов» туда во время войны были собраны «катыши» - воины, у которых были оторваны руки и ноги или остались обрубки. Для других целей они были «не годными», кормить их всю жизнь государству тоже было неэкономично, поэтому, подчиняясь чьему-то приказу, их собрали на Соловках и проводили на них опыты. После войны еще насобирали инвалидов и поместили на Соловках. Лаборатория испытывала самые убийственные средства, видимо создавая химическое и бактериологическое оружие. Костя, как специалист по гангренам, ожогам и обморожениям искал, как после применения средств, можно лечить ожоги и язвы на теле «катышей». Они сильно страдали, но были «живучие», так как у них укорочена кровеносная система и на сердце не было такой нагрузки. Однако мучились страшно. Всегда просили и его, и других их убить, а им не давали даже наркотиков, сохраняя чистоту эксперимента. Родственники этих воинов в основном получали извещения об их смерти или что пропал безвести. Рассказал он историю, как одна женщина искала своего мужа и смогла пробраться на острова. Он у неё тоже был «катыш» и им позволили встретиться. Его «освободили» от опытов, но её с Соловков не выпустили. Она несколько лет помогала на Соловках ухаживать за «катышами». Рассказал, как один врач где-то «проговорился» и его, тоже больше не выпускали с Соловков. Во время рассказа они приходили к нему еще раза три. Он знакомил меня с ними. Это были «пациенты» и сотрудники Соловков. Я уже как-то оказался в его реальности сразу в двух измерениях. Он и с ними меня видел и без них разговаривал. Конфликт у него с ними был из–за того, что «катыши» хотели, что бы он лечил у них язвы и на ногах с руками, а он ни рук ни ног у них не видел. «Персонал» «предъявлял» претензии к тому, что он их вообще лечит. Якобы от этого они не умирают и всех только мучают. Потом он достал свои награды и пытался мне их подарить. Говорил, что после Соловков он не может их носить. Он плакал, он впадал в ступор, он выпивал рюмку коньяка. А утром пришла, какая-то его родственница, и я понял, что она боится моего присутствия в квартире. Я забрал сына, и мы вышли вместе с ней. Было сырое, туманное Ленинградское утро и люди в тумане казались мне продолжением того ночного кошмара, который свалился на меня. Никакого спорта и праздника уже не хотелось. Мы поехали сразу на вокзал и купили билет на самый ближний поезд до Москвы. Костя умер через две недели после нашего приезда. Это была его последняя исповедь и последний рассказ. Не уверен, что у меня хватит желания, когда-нибудь продолжить его и рассказать о том, какая же удивительная была Фая и какой красавец Костя. Всегда радостные, всегда с подарками и восхитительными рассказами, они в памяти как жители Небес. Как же страшно было на этих небесах им жить? Я не понимаю, сколько же нужно было иметь мужества и терпения, чтобы всё это пережить? Они и не пережили. Фая умерла в раннем для женщины возрасте, а Костя … вы теперь сами знаете чем закончил он. Я не могу судить ни Костю, ни остальной «персонал» вцелом. Наверное нужно к каждому подойти индивидуально, и Бог это сделает. Я могу только просить Вас помолиться за Фаю и Константина. Просить помянуть ту безымянную женщину, которая нашла своего мужа и была с ним до последних дней, помяните «катышей», которые умерли за нас дважды и трижды, сначала на фронте, потом в опытах лаборатории, а потом и неизвестно где.

P.S.

Я после много лет собирал информацию про Соловки - Константин ничего не выдумал.

А это мой взгляд на то, что нужно сделать на Соловках - "Русская голгофа" www.proza.ru/2010/05/06/406

ИСТОЧНИК