Виктор Кривулин
Сон Иакова
Две темы: возвращенья и ухода. Две темные картины, где глиняные
движутся кувшины вокруг источника, до сердцевины расколотого. И одна
свобода –
уйти и возвратиться. И ангел над источником крыло неловко поднял.
Ангел, а не птица. Не человек, но ангел отразится в потоке темном тихо и
светло.
Ты ангел? о, скажи! ты светел? Две картины, зеркально симметричные друг
другу. Иаков спит, уйдя подобно плугу до половины в почву. И по
кругу гончарному – движенье смертной глины,
вращение аморфной вязкой массы под любящими пальцами Творца творится в
темпе спящего. Гримаса расколотой скалы. И ангел златовласый над
сладостным источником лица.
REQUIEM 1 К тому, что нет меня, и я уже готов К Тому, Кто есть не я, но ярость и
огонь. Во многоярусном театре облаков Сегодня пусто, солнечно и холод. Один
суфлер, горячая ладонь, Прижатая ко рту, горячая, осколок Вчерашней роли, говорит: "Пожар", Но ледяной профессьональный шопот Не
таял никогда не рвался не дрожал. Подсказывал? - Да. Поправлял? Еще бы! Все шло неправильно, хотя и высоко. И правильно, что все
остановилось Во мне и что под каждым волоском Есть луковица слез, набухшая
на вырост Есть действие какого и во снах Ни зритель не увидит ни
актеры Представить не способны... Я, который Есть лишь подсказка,
запоздалый знак
2 Контекст велик. Небесны своды Подержаны а всё еще идут По ценам
сентября тринадцатого года За царский золотник, за русский фунт, за пуд. Контекст велик. Весенний воздух тесен. Подержанные облака Уходят плохо.
Свежие плакаты Бросаются в глаза, разнообразьем бездн Приманивая... Что ж, контекст велик. Небесный свод поддержан
равновесьем Рождения и смерти - не свалиться Ему туда, где я раздавлен
весь
3 Тонешь медленно - спасение мгновенно. А пока рассказываешь, как тебе
спаслось - Просыпаешься из яркого "наверное" В мутное, неверное
"авось" Дыры, оплетенные веревкой Вкруг запястия, рука в кармане -
вдруг Вцепится в рукав букашка, божия коровка, Словно бы слетит на мокрый
темный луг
4 Несчастье не имеет глаз, Только запах, резкий и звериный. И когда к
заутрене звонили, А над крышами всходил тяжелый зимний Спас Я не знал еще,
каков ты, Боже, в силе Я не спрашивал, зачем испытываешь нас
5 в неэвклидовых просторах мы сойдемся всё любовь там - и ни запаха ни
вкуса всё равно - рекламный клип колготок "омса" опереточный ли
мусор или Месса Ре-Минор и Реквием, конечно, тот, заказанный... Заказчик?
- вот вопрос, если музыка безлика и предвечна если мы - слова, слова,
слепое стадо слез
6 можно и молиться - не удержим, разве что увидишь световой
квадрат на стене, и вот, поговори с умершим - не молчат они, ведь правда
не молчат. им бы выговориться, да я - глухой тетеря то ли слышу, то ли просто шум в
ушах столько лишнего: троллейбус, крики, двери, музыка на верхних
этажах слышишь ли теперь, какая прорва звуков? это с улицы, из жизни, из
разъезженной весны - сорван голос у нее, и за стену, за
угол западает солнце тишины
7 На подоконнике водка бледна В рюмке из детства, семнадцатигранной В
рюмке под коркой усохшего хлеба. Это - последние времена? Вряд ли... Еще ослепительно рано Утро еще - напоенное мартовским
небом Допьяна до состоянья зерна
8 Солоно мне твое солнце, март, Мнимогорячее, только на стеклах И
оживляющееся. Нас, теплых, Теплых, берут нас и как бы колоду карт Перетасовывают, мозглое время года Коротая меж четырех королей, А дама
где-то в уме, или еще южней, под кипарисом у незатворённого входа: о дерево, нет его без людей, и не стелет мирт свою черно-вечную
зелень если внизу не посеяна смерть если оставшиеся не опустили тяжкую зернь в ненасытную жирную
землю
9 Задана высота, и такая, что сил никаких Не хватает не то что набрать ее
- Просто представить, измерить ее расстоянье Это мое, это здесь, это не из пролистанных книг Это не монастырь где
словесную братию Унисонное пенье спасает и уставное молчанье Еще по квартире блуждают осмысленные шумы Водопроводные
трубы что-то лепечут, в ответ им Потрескивают обои, стрекочет
электропроводка, мы Разговариваем на кухне под светом неярким, ветхим Но вокруг меня - все что является - больше меня Все как бы ворочается,
разнимается, схватывается по законам Неизвестным, чужим... И оказывается:
ничего нам Не остается, как только слушать. Слушать, беззвучными шевеля Губами
10 что мне слёзы Верлена если небо не плачет над городом но
поворачивается солнечной стороной к тем кого не вернуть если очки не нащупывают но прячут за зеленые стекла в бесцветную
муть под распухший пузырь водяной тех кого не вернуть возвращение их после дождичка в чистый четверг обещали - пока же со
дна подымается дымная глубь тяготимая вверх как воронка захватывая имена и крутя их, заверчивая спиралью в
горловину свою забирая как воронка вывертываешься наизнанку, когда из тебя имена их вырываются
и не знают что им делать над городом как бы стеклянным как бы ясным до дна
спозаранку и куда им девать расставанье с телами чисто вымытыми приготовленными ко всему что бы ни предстояло в какую бы
внешнюю тьму их ни втягивало ни изымало
11 Из муаровой области мемуаров из Лемурии пишут: они измучены им
чернил не хватает, бумага не держит букв их часы производят больше чем надо ударов в их лесах черно от
галлюциногенных грибов а свет испорчен, и хоть бы кто починил Так что книг новоизданных лучше не присылать Фотографии старые - да.
Горчичные дагерротипы это всё же надежнейшее из лекарств от слепоты
куриной или испанского гриппа А у вас другие болезни, и у вас непонятная власть крадет потихоньку жизни,
как будто все остальное уже украдено. Только смерть не украсть - зато
украшают ее неподъемными лапами хвои
12 Забальзамированный свет Священная аллея кошек И прислонен
велосипед К стене египетского капища Следы колес его бескожих Живые шрамы, что пока еще Не зажили, ползут
шурша В песке. Пустыня есть ландшафт Не видящей себя души Не верящей себе, не веющей Сплошное марево и
зрелище Большой воды вдали, у края Небес. Но рваться не спеши - Истаивает
синева морская
13 знали прикуп, жили в сочи ели смокву, пили твиши в изголовьи - сад
висячий злой павлин кричащий с крыши ночь как дикий виноград под ногами - звезды, свечи слабый их колышет ветер стоит пошатнуться
спьяну - зачерпнешь ладонью пену: все глаза ее мгновенны все уста ее
шипят словно со змеей играя жили, наклонясь над морем сохраняя привкус
Рая соль, какую после смоем с губ - до полной пресноты и прорежется вторая жизнь-монашка, жизнь за краем ты ли это? - не
узнаю, я ли, страшной прямизною выпрямленный, став
чертою линией от "я" до "ты"?..
14 кукольник ходящий гоголем гоголь в покаянном куколе, надо было так
немного им - чтобы звали их, аукали чтобы нарочные рыскали их разыскивая и путаясь с
поминальными записками с ворохом платков и пуговиц форменных ли, малоросских ли костяных ли, оловянных ли Глухо бряцавшие
россыпи: Братнинское целование
15 Полутайнознавцы - полушарлатаны Истина у них имела вкус Подкисающей -
из ледника - сметаны Но, черней земли, откуда-то индус Появлялся, двигался как тать Ловко и бесшумно, словно прятал Самого
себя, за мизерную плату Обучал сидеть лежать летать И теперь они лежат летают или нет их Глоссолалия имен их - только
дым Серебристый пепел на предметах Заживо принадлежавших им
16 О как нас книжило со Степкой Малларме! На ледериновом - снежинки -
переплете Не таяли, как будто в переводе Б.Лившица, убитого в тюрьме, Уже таился подлинный, буквальный И запредельный холод. Рядом с ним Из
лесу выходящий Серафим Саровский в белой радовальне, в дальной Обители, середь Господних зим Был ослепителен, сиял, как тьма во тьме И
звездчатый, в лицо ему летя, Не таял снег на веках и на щёках. Чего ж еще хотеть? и, столько лет
спустя, У века спрашивать о вечности, о сроках?
17 В начале - блики на челе Ребенка спящего в коляске В кустах смородины.
И шорохи и краски - Всё россыпью, враздрызг, пока еще вчерне Эскизно... Да и чем ни пачкай Как ни замешивай цвета - Бумага остается
чистой Предгрозовая духота Пчела повисшая над чашкой Печаль без повода, (ее
портвейн "Лучистый" Успешно лечит, и она светла) И делается вид, что с места ничему Не стронуться - но все пребудет
вечно Полуденным, без места и числа Что кончу так же как начну Легко бездумно и беспечно С лицом ребенка отходящего ко
сну Сливаясь
|