Тему сегодняшней передачи мне подсказала запись в Живом журнале отца Сергия Круглова. Он пишет: «Врач-гинеколог (женщина еще молодая, очень больна, из дома не выходит, к исповеди приступила впервые), говорит робко: 

– У врачей считается, поверье такое есть, что из всех специалистов - акушерам-гинекологам никогда НЕ ПРОСТИТСЯ.... Кем не простится-то? – задается вопросом священник – Министерством здравоохранения?!» И далее: «Конечно, нам так трудно бывает ПРИНЯТЬ от Бога прощение....мы ведь сами-то прощать не умеем, да и не хотим чаще всего.... А как "начать хотеть"?...вот вопрос. Не знаю...Мне думается: пока не получишь от Бога прощения - сам прощать не научишься. Пока Его любви не вкусишь - своя не появится.... (так и просятся на память слова: "Кому мало прощается - тот мало любит", - просятся-то просятся, да вот только что они означают?...тайна»... 

Отчасти ответ на этот вопрос – что значат евангельские слова о прощении – я дал, как мне кажется, в одной из прошлых передач, говоря о том значении, которое придает покаянию иудейская традиция. Вспомним евангельский эпизод, где Спаситель произносит цитируемые слова. Это сцена в доме фарисея Симона, где блудница омывает слезами стопы Христа, мажет их миром и отирает своими, должно быть, роскошными волосами. Вещь неслыханная! Уважающий себя иудей никогда бы не позволил такое. Евангелист Лука приводит ход мыслей Симона: Видя это, фарисей, пригласивший Его, сказал сам в себе: если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница. Зная, о чем думает сейчас пригласивший Его отобедать у него законоучитель, Иисус побуждает его поразмыслить самому и рассказывает такую историю: У одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят, но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбит его? Симон отвечал: думаю, тот, которому более простил. Он (Иисус) сказал ему: правильно ты рассудил. И, обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отерла; ты целования Мне не дал, а она, с тех пор как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги; ты головы Мне маслом не помазал, а она миром помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит.

Симон смотрит свысока на женщину, тогда как сам не исполняет священного долга гостеприимства, на что и указывает Ему Иисус, постоянно ловящий фарисеев на их лицемерии. Но что же значат эти слова о прощении за то, что она возлюбила много, применительно к грешнице – женщине легкого поведения, если не профессиональной проститутке? Есть в этом какая-то коробящая моралистов двусмыслица. Как, она отдавалась кому попало и теперь Бог прощает ее то ли за ее любвеобильность, то ли за количество любовников? И все представления о порядке вещей и более того – о Боге, Его справедливости, о данном Им Законе, о должном и не должном, рушатся как карточный домик. Попробуем разобраться.

Во-первых, следование предписаниям общепринятой морали и инструкциям благочестивого поведения и необходимо, и важно, но – не спасает. Т.е. не меняет положения дел в самом главном: человек остается рабом тления, ведущего к смерти и распаду порядка вещей. Спасает только чудо, божественное наитие, сверхъестественное вмешательство, благодать. Из этого следует, что для того, чтобы спастись – изменить свой онтологический статус, стать из одного другим – надо быть открытым для чуда, хотеть его и ждать, как ждет любовник молодой минуты верного свиданья. Ждать Бога, Чьи пути неисповедимы и не совпадают с нашими представлениями о них. Все дело только в этом. А также в том, что ничего так не препятствует благодати, как наше самодовольство, особенно – на религиозной основе. Осознание того, что ты все делаешь правильно и, соответственно, все уже получил – смерть души. Именно поэтому Иисус не обличает никого, кроме фарисеев и предостерегает учеников от их «закваски». И напротив: осознание себя конченным, ничего не стоящим ничтожеством, у которого нет никаких шансов – первичное условие начала пути домой, к себе самому как сыну (или дочери) Небесного Отца. Поэтому-то, говорит Христос, мытари и блуднцы имеют больше шансов войти в Царство, чем праведники, предваряют их на пути в него. Разумеется, при изменении жизни, т.е. покаянии – радикальной переоценке всех ценностей, всех связей, всех отношений, при отказе от своего прежнего «я» ради нового «я», только начинающего расти, как семя в земле. И грешнику покаяться (перемениться) легче, чем не имеющему нужды в покаянии праведнику. Т.е. тому, кто считает свой образ жизни правильным и не видит, что он – в тупике. В тупике потому, что уже никуда не идет, ничего не ищет, не стучит в закрытую дверь, прося, чтобы ему отворили. Он доволен собой, а значит – не знает, что он нищ и наг, что носит имя будто он жив, будучи мертв.

В нем, в его рутинной религиозности, угасла искра божественного огня, не дающего покоя, ведущего против общего течения, обрекающего на конфликты с миром сим и с самим собой – прежним, ветхим, мучительно умирающим и протестующим, не соглашающимся умирать. Симон – тот самый богатый юноша, что отошел от Христа с печалью. Отошел потому, что идти за Христом – смертельный риск, это путь в неизвестность, полную неудобств и неприятностей, движение наперекор всем условностям, всему общепринятому, общеизвестному и ставящемуся под вопрос, путь Авраама с насиженного места, в котором тебе так уютно с твоей праведностью, и где тебя уважают, в полную неизвестность, на непостижимый зов.

Нищим – изгоям, маргиналам, людям с безнадежно разрушенной репутацией – нечего терять и потому они – блаженны. Они идут налегке. В прошлом – грязь, ничего кроме грязи, зато впереди – свет, о существовании которого даже не подозревает боязливая и тусклая, бесплодная религиозность. И он не абстракция и не утопия: они его уже вкусили, он уже открылся им – в них самих. Свет, которому нет аналогов, который – не от мира сего. Но открывался он им и прежде только не с такой безоговорочной ясностью, открывался как предчувствие, звал неизвестно куда…

Возлюбила много… Любовь в исковерканном злом мире и сама часто принимает исковерканные формы. Но в каких бы формах она не проявлялась, в ее основе – стремление к Богу – Благу и Красоте, говоря словами Дионисия Ареопагита. «Какова бы ни была причина сущего, – пишет он, – оно всегда стремится к Прекрасному и Благому, и нет ничего, что не было бы причастно Прекрасному и Благому… Именно эта Красота движет и охраняет все сущее, внушая ему стремление к его собственной красоте». Блуд – как и все вообще – тот же поиск Бога и себя в Боге, но поиск вслепую. Да и каким он еще может быть, пока Тот, Кто, по Дионисию, «есть предмет желания эроса и само – желание эроса» Сам не откроется ищущему? «Поскольку полный любви эрос проистекает из Него, – пишет Максим Исповедник, – можно сказать, что Бог движется, Но поскольку Он Сам представляет собой истинный предмет любви, Он приводит в движение все взирающее на Него и испытывающее любовное влечение согласно своей природе».

Любовное влечение и жажда Бога, – непреодолимая, экстатичная, переполняющая псалмопевца, как жажда, гонящая лань к источнику вод… Когда Спаситель говорит, что обнимающая его ноги грешница, возлюбила много, речь, по-видимому, идет о силе этой жажды. Жажды полноты. Жажды не только жизни, но и сверхжизни, Жизни с большой буквы, т.е. – Бога, соединения с Ним. «Блажен, в ком жажда Бога уподобилась страсти любящего к возлюбленной», – пишет Иоанн Лествичник, и он же в другом месте замечает, что грешница в доме Симона, возлюбив много, легко преодолела одной любовью другую. Парадоксальным для моралистов образом грех оказался путем к святости, подготовил глубочайший внутренний переворот прощения. Женщина искала любви, а ищущий – находит. Чего искал Симон? Искал ли вообще чего-то?

Можно сказать, что прощение (и оно же – спасение) – это открытие дверей, но для того, чтобы они открылись, нужно во-первых осознать, что ты стоишь перед запертой дверью, что сюда для тебя нет входа, и – страстно желать, чтобы тебе, тем не менее, отворили, верить в это и колотить, колотить, пока не откроют. А когда открывают – все меняется вместе с тобой, преображается вся твоя жизнь. Об этом говорит и христианская, и иудейская традиция, рассматривая покаяние как благодатное (сверхъестественное) изменение своего прошлого, когда, при прорыве из пут причинно-следственных связей, меняется содержание всей жизни и прежние падения являются своего рода горючим для разгорающегося божественного огня, хворостом в зажженном им костре.

Возвращаясь к блуднице у ног Христа, мы можем сказать, что именно это с ней сейчас и происходит. Увидев Саму Любовь, которую бессознательно искала то в одном, то в другом мужчине, она покаялась, пережила глубочайшее внутреннее потрясение и переворот – переворот всех своих представлений, всей жизни. Хворост вспыхнул и запасов его было достаточно, чтобы костер охватил ее душу, жаждавшую любви и возлюбившую много, охватил всю целиком. Прощаются грехи ее многие – что это значит, как не то, что они, грехи, изменились во мгновение ока, став из грехов – пищей божественного огня? Шелуха сошла и обнажилась золотая сердцевина, жизнь очистилась – вся, от самого начала до этого момента истины, все заблуждения (блуждания, блуд), вся грязь оказалась смыта этими слезами и проступила суть: возлюбила много… Эта женщина несла в себе огромный потенциал любви, растрачиваемый всуе, но не растраченный, а нашедший наконец достойный объект. И все бывшее не просто стало небывшим, а приобрело новое качество, зло преобразилось в добро. А вот у Симона все было ровно и гладко – что ему прощать? Его долги (грехи) ничтожны, он не падал, не оказывался на дне, а потому он и не может познать, что это такое: подниматься со дна, когда нет уже никакой надежды подняться. А потому и благодарить Ему Бога особо не за что, а если не за что благодарить, то и любовь невелика. Вот почему кающиеся, согласно иудейской традиции, выше праведников. Они больше преодолели, они – опытней, и они – благодарней, потому что знают: в этом нет их заслуги, это Бог их вытащил и провел извилистыми путями – к Себе. И какая радость сравнится с радостью блудного сына, обнятого Отцом? Разве что радость Самого Отца о том, кто был мертв, но ожил, пропадал и нашелся. Радость большая, чем о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии. И именно эта взаимная радость и отличает человека веры от религиозного человека.

Разница между первым (прощенным блудным сыном) и вторым (его старшим братом) в том, что принятый Отцом грешник делает то и не делает это не потому, что так ему предписывает Закон (или «нравственный императив»), а потому, что им движет живая память об изумительной, превосходящей все ожидаемое, невозможной встрече и рожденная ей благодарность. Если говорить о страхе, то это не страх перед наказанием, а страх оказаться неблагодарным, оскорбить Возлюбленного, утратить живое общение с Ним, без чего жизнь лишается всякого содержания и смысла и превращается в ад – при всем внешнем благополучии. Это живое общение и есть свидетельство о прощении. И последнее не пассивный и тщательно оберегаемый душевный комфорт религиозного человека, пассивный и тщательно оберегаемый душевный комфорт религиозного человека, а творческое (со-творческое) состояние наивысшей интенсивности. Прощен ты или нет – ты узнаешь из того, насколько плодотворно то, что ты делаешь и то, как ты живешь. Или, говоря иначе, прощение – это то, что происходит прямо сейчас, а не за гробом, и происходит очевидным для тебя образом.

Но о. Сергий вспомнил о прощении блудницы в доме у Симона в связи с совсем другой ситуацией... Акушер-гинеколог, призванный помогать родиться новой жизни и в то же время – выписывающая направления на аборты, дающий отмашку на убийство. И сколько было этих убийств? Десятки, сотни? Не случайно в комментариях тут же зашла речь об отношении в христианском обществе к профессии палача. А тут палач в белом халате, интеллигентная женщина, беседующая то с одним, то с другим потенциальным палачом собственного ребенка, и таких женщин палачей в России, занимающей, как и СССР, первое место в мире по числу абортов. «Русский мир»? Сегодня это мир забитых, нравственно разложившихся, убивающих своих детей, а тем самым и свое будущее рабов, не уважающих самих себя, а потому и не заслуживающих уважения других. Но это – уже другая тема. Вернемся к вопросу о прощении.

Дело не в том, что Бог кого-то карает, хотя можно интерпретировать и так, а в том, что человек или народ, живущий вне связи с Творцом, неизбежно подпадает под закон причинно-следственных связей и – плоды разложения бродят во тьме полями несчастья, как сказал Эмпедокл. Но об этом как-нибудь в другой раз. Поговорим о прощении, становящегося в этом случае проблематичным: что это значит? Что значит простить не заблуждения любви, а убийство, и в данном случае – серийное убийство, ставшее профессией?

Здесь сразу же возникает другой вопрос: каким мы представляем себя прощающего или, напротив, не прощающего Бога? Таких представлений в большей части случаев два: одни видят в Боге никого иного как того же палача, которого заставила умилосердиться над отправляемым Им поголовно в ад родом людским лишь кровь собственного Сына. Это – средневековая теория «искупления», а вот современная: Бог – всепрощающий либерал без границ, нет никакого ада (как нет и дьявола), после смерти у всех все будет о’кей. Заметим: ни то, ни другое представление не соответствует Библии, где суд Божий – суд без милости, не оказавшему милости. И – милость оказавшим ее, к нищим, плачущим, алчущим и жаждущим правды, несущим мир, а не раздор и разрушение...

Будут ли прощены убийцы и доводящие до убийств и самоубийств, равно как и все вообще грешники – ответ известен: да, если покаются. То есть если перестанут быть грешниками и станут святыми (не религиозными людьми, не симонами, а теми, кто живет вопреки всему ветхому, кто перешел из смерти в жизнь). Или хотя бы встанут на путь к святости (радикального разрыва с миром сим и самим собой), захотят нового всем своим существом, возненавидев все прежнее и отказавшись от него. Человекам это невозможно, но не Богу, ибо все возможно Богу. И вот тут возникает главный вопрос, который и ставит о. Сергий: вопрос о желании человека измениться. Или, скорее, о силе этого желания (ведь за исключением крайних случаев, трудно представить себе убийцу, которому бы нравилось быть убийцей). От чего возникает желание, что необходимо для того, чтобы оно, возникнув, было осуществлено? Причина всего благого – Бог, Высшее Благо, желание перемены жизни – Его зов, Его голос, иногда громкий, иногда – слабый, чуть слышный. Поэтому для начала надо бы стараться быть внимательней, вдумчивей и – доверчивей. А еще – скромней. Словом, постараться приобрести именно те качества, которые дискредитирует, от которых всеми способами отучает сегодняшний мир, чьи «заповеди» прямо противоположны евангельским: блаженны не нищие, а напротив – богатые, успешные и т.д. Иными словами, первый шаг – это усомниться в истинности популярных рецептов и представлений. И – заставлять себя поступать по совести, чего бы то ни стоило. Например, уйти с работы, состоящей в том, чтобы приносить в жертву Молоху новых и новых младенцев.

Покаяние – это всегда поступок. И состоит оно не только в том, чтобы не делать зла, но и делать прямо противоположное, чтобы в конце концов обратить причиненное тобой зло – в добро. Эта радикальная, постоянно совершающаяся перемена требует напряжения всех сил – интеллектуальных, психических, физических – всех. Всей жизни. Потому что речь идет именно о жизни. Расцветет ли она, даст ли плоды и будет ли плодоносить в Царстве Божьем, или зачахнет и не окажется годна ни для чего кроме непрерывно горящей свалки в долине Геном? Прощение? Но что значит простить или не простить иссохшее на корню дерево? Однако, пока мы здесь, на земле, у нас, как бы мы не высохли, остается возможность пустить хотя бы один зеленый росток. И он не будет забыт у Бога.

o-k-kravtsov.livejournal.com