Священник Константин Кравцов

Если первые три воскресения после Пасхи посвящены воспоминаниям пасхальных событий, то, начиная с четвертого воскресения, мы снова возвращаемся к земной жизни Спасителя в ее изложении четвертым евангелистом – Иоанном Богословом. Причем последовательность евангельских чтений после по принципу контраста. На Пасху читается пролог четвертого Евангелия, величественный гимн Боговоплощению: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Нельзя не заметит параллель с первыми словами Библии: «в начале сотворил Бог небо и землю». Евангелист Иоанн как бы предваряет этот стих, говоря о Втором Лице Святой Троицы посредством Которого творится мироздание, пространство и время: «Все через него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла Его». Дальше апостол рассказывает об этом воплощенном свете – Богочеловеке Иисусе Христе – «Свете истинном, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир», о Его земной жизни, ставя акцент на Его предвечном существовании и на подлинности Его человеческой природы, представлявшейся мнимой отрицавшим онтологическую ценность материи и плоти гностикам рубежа I-II века, когда писалось четвертое Евангелие.

Контраст, о котором я упомянул – контраст между верой и неверием. Или маловерием. Второе воскресение Пасхи, так называемая Антипасха, то есть Воскресение стоящее напротив Светлого Христова Воскресения, Пасхи, – Неделя о Фоме. Фома не верит в Воскресение, не верит в то, что Воскресший – не галлюцинация, не призрак и требует доказательств. Иисус предоставляет ему возможность убедиться самому в том, что Его, Иисуса, воскресшее тело – не обман зрения и чувств. Через неделю мы снова возвращаемся в сад Иосифа Аримафейского вместе с женами-мироносицами, чтобы еще раз пережить радость пасхальной встречи с Победителем смерти, радость торжества нашей веры. А завтра речь снова заходит о человеческой немощи – о расслабленном, или, говоря сегодняшним языком, паралитике, которого исцеляет Иисус. Вера – сомнение, радость – боль. Паралитик, о котором говорит евангелист Иоанн, и реальный человек и символ человеческой связанности, в данном случае – болезнью. Но есть и паралич духа, зачастую не очевидный, есть не только внешняя, но и внутренняя расслабленность и беспомощность.

Обратимся к отрывку, давшему название завтрашнему дню. Иоанн пишет: Был праздник Иудейский, и пришел Иисус в Иерусалим. Есть же в Иерусалиме у Овечьих [ворот] купальня, называемая по- еврейски Вифезда, при которой было пять крытых ходов. В них лежало великое множество больных, слепых, хромых, иссохших, ожидающих движения воды, ибо Ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил [в нее] по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью. Тут был человек, находившийся в болезни тридцать восемь лет. Иисус, увидев его лежащего и узнав, что он лежит уже долгое время, говорит ему: хочешь ли быть здоров? Больной отвечал Ему: так, Господи; но не имею человека, который опустил бы меня в купальню, когда возмутится вода; когда же я прихожу, другой уже сходит прежде меня. Иисус говорит ему: встань, возьми постель твою и ходи. И он тотчас выздоровел, и взял постель свою и пошел. Было же это в день субботний. Посему Иудеи говорили исцеленному: сегодня суббота; не должно тебе брать постели. Он отвечал им: Кто меня исцелил, Тот мне сказал: возьми постель твою и ходи. Его спросили: кто Тот Человек, Который сказал тебе: возьми постель твою и ходи? Исцеленный же не знал, кто Он, ибо Иисус скрылся в народе, бывшем на том месте. Потом Иисус встретил его в храме и сказал ему: вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже. Человек сей пошел и объявил Иудеям, что исцеливший его есть Иисус.

Если три первых Евангелия представляют собой запись устного предания христианских общин и последовательно описывают жизнь Спасителя, Его Страсти и, наконец, встречи с Воскресшим, то четвертое Евангелие не столько хроника, сколько богословская поэма и, как поэма, написана насквозь символическим языком. Например, в этой купальне у Овечьих ворот, в крытых ходах при которой лежит великое множество больных, слепых, хромых, иссохших, ожидающих движения воды, ибо Ангел Господень по временам сходил в купальню и возмущал воду, и кто первый входил [в нее] по возмущении воды, тот выздоравливал, какою бы ни был одержим болезнью, можно видеть просто купальню, а можно – образ всего страждущего человечества, ожидающего небесного вмешательства. Кто такой Ангел Господень? Это – вестник, почтовый курьер между видимым и невидимым миром, землей и небом, говоря библейским языком. Он изображается крылатым юношей в белом дьяконском стихаре, но это изображение – условность и тоже – символ. Неземной (хотя вместе с тем и земной) красоты, силы и – скорости, легкости преодоления пространства, в данном случае – духовного.

Для человека традиционной культуры реальность всегда символична: за видимым планом стоит невидимый и первое мыслится как наглядное воспроизведение второго. Можно сказать «бурлит вода», а можно – «Ангел возмущает воду». Любопытно, что между страждущими при этом существует соревнование: кто первый. Исцеленным счастливчиком оказывается тот, кто расторопней других. И так обстоит дело, как мы знаем, не только с больными, слепыми, хромыми, иссохшими, ожидающими движения воды, но и со здоровыми. Хотя – кто из нас, смертных, здоров? Можно ли назвать здоровьем постепенное умирание или, говоря на библейском языке, тлен? Если же исходить из того, что цель жизни – не только эта жизнь, но жизнь вечная, победа над духовной смертью, то болезнь, страдание в иных случаях могут быть и спасительны. Как средство очищения от иллюзий, с которых и начинается отпадение от высшей Реальности, влекущее за собой тление и смерть, которые предшествуют греху, ошибке в выборе, будучи его необходимым условием.

Итак, инвалиды, ждущие чуда, состязаются в ловкости. Пальма первенства победителю – выздоровление. Иисус подходит к самому «неуспешному» из них, не успевающему во время войти в забурлившую купель вот уже тридцать восемь лет и задает риторический вопрос, хочет ли тот быть здоров. Но, может, это вопрос не такой уж риторический, как кажется на первый взгляд? Говорят, хотеть – значит мочь; если не можешь – значит недостаточно хочешь. Вера с горчичное зерно передвигает горы, но вера – ни что иное как желание. Желание встречи с Богом и уверенность в неизбежности этой встречи. Эта уверенность – отсутствие сомнения – залог этой встречи, происходящей в свое время как ответ на человеческий призыв, инициируемый Тем, Кого ты ждешь. Однако в этом случае мы видим, что паралитик нуждается в помощнике: встреча с Ангелом возможна для него только в том случае, если сначала он встретит человека: больной отвечал Ему: так, Господи; но не имею человека, который опустил бы меня в купальню, когда возмутится вода; когда же я прихожу, другой уже сходит прежде меня.

Можно ли прийти к Богу и значит к своему подлинному «я» без человеческой помощи? Например, кто-то открывает Евангелие, читает и идет креститься – можно ли в этом случае сказать, что не было посредника в человеческом лице? Ведь Евангелие написано человеческой рукой и для того, чтобы оно оказалось на твоем столе, потребовался общий труд многих людей. Я уже не говорю о тех случаях, когда человек делается верующим встретив кого-то, в ком он увидел присутствие Христа. Возможно, конечно, и непосредственное вмешательство Божье, некое откровение свыше, но и в этом случае не обходится без человека – тебя самого, твоего человеческого сознания и сверхсознания. Главное же для евангелиста Иоанна то, что таким Человеком, ожидаемым тридцать восемь лет паралитиком, а в его лице – всеми людьми, становится Сам Бог. Вмешательство Ангела становится излишним. Иисус говорит ему: встань, возьми постель твою и ходи. И он тотчас выздоровел, и взял постель свою и пошел.

Человек, который необходим для того, чтобы встать и пойти, забрав свой тюфяк как сувенир на память о мучившей тебя неподвижности, – это Иисус, спрашивающий каждого: хочешь ли быть здоров? Важно услышать этот голос, этот тихий стук в твою дверь, а для этого – выкроить минуту-другую для тишины, в которой зазвучит то, чего не расслышать в суете дел и сумятице мыслей и чувств. Внешняя неподвижность (паралич) может сослужить для этого добрую службу. И вот тридцать восемь лет ожидания человека заканчиваются встречей с Богочеловеком – с Освободителем, с Тем, Кто исцеляет в полном смысле слова. Болезнь как средство для этого теперь исчерпала свою задачу, паралитик – встал и пошел, но история на этом не заканчивается: совершенное Иисусом не соответствует религиозным представлениям о должном и недолжном. Исцелять в субботу, согласно им, можно было лишь в виду явной угрозы для человеческой жизни в случае промедления. В противном случае – это нарушение субботы, то есть невыполнение божественной заповеди, а значит – безбожный поступок, религиозное преступление, караемое смертью согласно божественным же, или считающимися таковыми, предписаниям. Но если исцеление еще как-то можно понять и, возможно, оправдать, то указание взять постель и нести ее, нарушая тем самым священный субботний покой представляется совершенно неоправданным ревнителям благочестия. Кто этот нечестивец? – интересуются они у бывшего паралитика. Тот и рад бы сказать, да не знает: Иисус ему не представился. Но происходит вторая встреча: Потом Иисус встретил его в храме и сказал ему: вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже.

Эти слова можно понять так, что паралич был наказанием за грех, в отличие, скажем, от слепоты, про которую Иисус сказал ученикам, что она ниспослана ни как расплата за грехи самого слепого и его родителей, но единственно для того, чтобы на этом страдальце была явлена слава Божия. Паралич при этом не самое худшее из того, что может произойти с этим не названном евангелистом по имени человеком. Внял ли он предупреждению Иисуса? Человек сей пошел и объявил Иудеям, что исцеливший его есть Иисус. Короче говоря, настучал. Видимо, из страха самому попасть под подозрения в неуважении к святыне, что могло иметь далеко идущие последствия. Их желания подстраховаться на всякий случай. Но все это лишь наши предположения – Иоанн ничего не говорит о мотивах этого поступка, не дает ему никакой оценки, просто ставит точку в этой истории. Нет ни слова о благодарности исцеленного паралитика. О том, что он, как исцеленный гадаринский бесноватый, выразил желание следовать за Иисусом. Похоже, он не понял, не почувствовал, Кто перед ним, иначе с какой стати пошел бы к иудеям с отчетом? У Иоанна есть другой рассказ – об исцеленном Иисусом слепом, который, будучи вызван на допрос, бесстрашно издевается над тогдашними инквизиторами, рискуя быть отлученным от синагоги. Здесь же картина прямо противоположная: вместо веселой дерзости – раболепное «чего изволите», говорящее о параличе души, ума и воли.

Итак, встреча с Богом может пройти и незамеченной. «Расслабленный» почти сорок лет ждал человека, а когда Тот пришел и, взяв на Себя работу Ангела, поднял бедолагу на ноги, он не узнал Его, не увидел. И не он один. Вспомним укор Иисуса Иерусалиму за то, что тот не узнал час посещения своего. Последствия такой слепоты катастрофичны, но и сама по себе она – катастрофа, горше которой невозможно себе представить. Выбрав эту историю для чтения в третье после Пасхи воскресение, Церковь, мне кажется, напоминает и об этой опасности. Каждый из нас исцелен, поднят на ноги Иисусом, каждый спасен Его крестной жертвой, но – как мы ответим на это, примем ли это с благодарностью, будем ли Его друзьями и последователями или оставим все так, как будто никакой Голгофы, никакого Воскресения не было, склоняясь не перед Христом, а, как прежде, перед сильными мира сего вместе с исцеленным паралитиком? Вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже. – это предупреждение адресовано и каждому из нас и отнестись к нему нужно со всей серьезностью.