Севастийская когорта набиралась из «антисемитов» – самарян и сирийцев, которые – в этом можно не сомневаться – всласть наиздевались над «Царем Иудейским» до и после того, как двое из них исполосовали Его, стоящего с привязанными к невысокому столбу руками, «плетями, наводящими ужас» – флагрумами или, по-русски, нагайками (только вместо гайки использовались стальные шарики или костяные наконечники, рассекавшие мясо до кости. 59 ушибов с рваной раной около четырех сантиметров в длину от бича с тремя концами, 18 – с двумя и 21 – с одним). Шутовской маскарад – красный солдатский плащ, символизировавший царскую порфиру, нахлобученный на голову вместо митры восточных монархов клубок из колючек, по которому били палкой (30 кровоточащих проколов по всей верхней части головы) – шутовской маскарад продолжался и вне внутреннего двора претории, обычного места порки: выведенный оттуда Иисус продолжал быть актером жуткой комедии, только зрителями были уже не солдаты, а Его народ: кто онемел от ужаса, кто сплюнул, кто усмехнулся, видя Мессию – таким.  

Есть только одна нерукотворная – поистине нерукотворная – икона, где мы видим тот же лик Спасителя, что и Пилат, иудеи и римские солдаты тем утром: обезображенный, залитый кровью, заплывший от побоев. Разбитые брови, порванное веко, проломленная переносица, борода, из которой вырваны клочья волос. Это данные исследования Туринской плащаницы, в которой христиане видят те самые погребальные пелены, что рассматривал, ничего не понимая, Петр послепасхальным утром 15 нисана (апреля). Именно таким предстал Иисус перед Пилатом и народом за два дня до того, как Его гробница оказалось пустой – в пятницу, куда возвращает нас читаемая завтра, на Крестовоздвижение, 19-я глава Евангелия от Иоанна. Чтение начинается с 6-го стиха: Когда же увидели Его первосвященники и служители, то закричали: распни, распни Его! Пилат говорит им: возьмите Его вы, и распните; ибо я не нахожу в Нем вины. Иудеи отвечали ему: мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть, потому что сделал Себя Сыном Божиим. Пилат, услышав это слово, больше убоялся.

Страх Пилата вполне объясним: это суеверный страх язычника, наслышанного о богах, сходящих на землю в человеческом облике. В Иисусе – даже таком – несомненно было нечто царственное (хотя бы это Его молчание), а цари во всех народах (языках) мыслились равнобожественными существами (не по природе – по статусу, обожествлявшему природу), и посягнуть на них было равнозначно посягательству на мстительных небожителей. Не говоря уж о том, что отправить на самую мучительную из казней невинного – вещь не из приятных даже для безжалостного Пилата: при всей своей баснословной жестокости он ведь римлянин, представитель той культуры, какой Европа обязана «правовым самосознанием», уважением к закону (напрочь отсутствующим у нас). Сын Божий! Что бы не подразумевалось под этим, лучше не связываться. Тем более, что Он явно не из повстанцев. Но кто же Он? Прокуратор (если быть исторически точным – префект) опять вошел в преторию и сказал Иисусу: откуда Ты? Но Иисус не дал ему ответа.

Что Он мог ответить? Сказать, что Он действительно Сын Божий и Царь Израилев, но вовсе не в том смысле, что вкладывает в эти титулы Пилат, да и Его соплеменники? Пересказать всю историю Израиля, начиная с Адама и Евы и заканчивая вот этим днем – днем кульминации истории спасения не только богоизбранного народа, но и – через него – всех людей, в том числе и его – Пилата, не знающего что есть истина агностика? Иисус молчит. Почему Он молчит? Он что, не понимает, что сейчас, вот сейчас решается, жить ему или издыхать на кресте? Это молчание, ставящее спрашиваемого выше спрашивающего, выводит наместника из себя. Пилат говорит Ему: мне ли не отвечаешь? не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?

Власть? Ты имеешь власть? Какая детская самонадеянность! Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе. Через несколько лет апостол Павел заметит в одном из своих писем в созданную им общину, адресуясь и к каждому из нас: что ты имеешь такого, что не получил бы, а если получил, то, что хвалишься так, будто не получил? Кое-какие полномочия у Пилата, разумеется, есть, но все это дано ему свыше и точно так же дано иудеям поступать так, как они поступают. Что не снимает ответственности ни с них, ни с префекта, но степень этой ответственности – различна. Первосвященники совершают большее зло, что становится очевидным из следующего эпизода: Пилат, услышав это слово, вывел вон Иисуса и сел на судилище, на месте, называемом Лифостротон, а по-еврейски Гаввафа. Тогда была пятница перед Пасхою, и час шестый. И сказал [Пилат] Иудеям: се, Царь ваш! Но они закричали: возьми, возьми, распни Его! Пилат говорит им: Царя ли вашего распну? Первосвященники отвечали: нет у нас царя, кроме кесаря.

Существует точка зрения, что первосвященники будто бы знали, что в лице Иисуса перед ними стоял никто иной как Сам Бог, Второе Лицо Святой Троицы, и они, тем не менее, сделали все, чтобы отправить Его на крест. Я не считаю нужным доказывать невозможность такой проницательности и мышления современников Иисуса в богословских категориях IV века после Р.Х., но тем не менее первосвященники предали именно Бога Израилева, отреклись от Него при всем народе: Нет царя кроме кесаря! Так «церковным официозом», священноначалием первоначальной Церкви, народа священников, предается не только Иисус, в Котором они отказываются видеть Мессию, но и Мессия, которого они, как уверяют, ждут. И более того: предается Бог, о котором Писание, псалмы и пророки говорят как о единственном подлинном Царе, тогда как языческие цари обличаются как жалки пародии на Него. Нет власти не от Бога, но власть этих узурпаторов попущена в наказание как доказательство от противного подлинности только одной – божественной власти. И каким же бесстыдством нужно обладать, чтобы после этого читать эти самые псалмы и пророчества, изображать из себя представителей Бога на земле! Неслучайно это церковное «митрополитбюро», известное своим конформизмом и «коммерческой деятельностью» не пользовалось авторитетом в народе, особенно же – у «монашествующих», спасавшихся в Кумране (ессеи). И понятно, к чему в дальнейшем могло привести такое «руководство». Разрушение иерусалимского Храма – закономерный результат совершившегося здесь предательства.

Тогда наконец он предал Его им на распятие. И взяли Иисуса и повели. И, неся крест Свой, Он вышел на место, называемое Лобное, по- еврейски Голгофа; там распяли Его и с Ним двух других, по ту и по другую сторону, а посреди Иисуса. Пилат же написал и надпись, и поставил на кресте. Написано было: Иисус Назорей, Царь Иудейский. Эту надпись читали многие из Иудеев, потому что место, где был распят Иисус, было недалеко от города, и написано было по - еврейски, по-гречески, по-римски.

Пилат, как мог, отыгрался на первосвященниках, намекнувшим ему, что, в случае не удовлетворения их требования, Тиберию будет сообщено, что он, Пилат, в довершение ко всем своим злоупотреблениям властью еще и отпустил непонятно почему предводителя антиримского мятежа. А это уже серьезное нарушение закона в пусть фашистском, но все же по-своему правовом государстве, где за скверное управление провинцией лишались не только должности, но нередко и головы. Первосвященники заострили вопрос до предела: или Иисус или Пилат. Рисковать жизнью из-за какого-то еврея? Пилат поступил так, как поступил бы на его месте всякий чиновник, но осадок остался. И наместник сорвал зло, написав невыносимо оскорбительную для иудеев надпись, напомнив зарвавшимся варварам, кто в доме хозяин. Он резко отклонив их просьбу ее изменить (о чем говорят опущенные в завтрашнем чтении стихи 21-22: первосвященники же Иудейские сказали Пилату: не пиши: Царь Иудейский, но что Он говорил: Я Царь Иудейский. Пилат отвечал: что я написал, то написал). И первосвященникам не оставалось ничего, как проглотить эту издевку. Издевку не только над ними, но и антисемитами: «Царь Иудейский» – это на все времена напоминание о народе «безродных космополитов» как о народе, давшем Богу человеческую плоть.

И еще отрывок, который (видимо, из экономии времени) не включен в завтрашнее чтение: Воины же когда распяли Иисуса, взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части, и хитон; хитон же был не сшитый, а весь тканый сверху. Итак сказали друг другу: не станем раздирать его, а бросим о нем жребий, чей будет, - да сбудется реченное в Писании: разделили ризы Мои между собою и об одежде Моей бросали жребий. Это – из того самого 21-го хвалебного (!) псалма, начинающегося словами «Боже мой, Боже мой, почему Ты меня оставил?» Казнимый как взбунтовавшийся раб, Иисус живет этим псалмом, воспроизводящим то, что происходит с Ним и в Нем: «Я червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе. Все видящие меня ругаются надо мною; говорят устами, кивая головою: он уповал на Господа – пусть избавит его; пусть спасет, если он угоден Ему. Пронзили руки мои и ноги. Делят ризы мои между собою, и об одежде моей бросают жребий». Для Иоанна, как и для других евангелистов, очень важно подчеркнуть, что Иисус именно Тот, о Ком пророчествовал Псалмопевец: Он – Царь Израилев, Которому поклонятся все народы, Бог, Чья слава нигде и никогда не откроется так как в этом чудовищном унижении Бога и Человека, взятом Ими на Себя. Зачем? Чтобы каждый униженный, убиваемый знал, что и Бог претерпел то же самое, вошел в этот ужас и наполнил его Собой, своей силой и славой, обращающий ад в Свое Царство.

При кресте Иисуса стояли Матерь Его и сестра Матери Его, Мария Клеопова, и Мария Магдалина. Почему только женщины и Иоанн? Да потому что веры засулич и софьи перовские были тогда немыслимы, в женщинах не видели никакой угрозы. Ну, а Иоанн? Он был еще слишком молод, у него даже усы не росли, согласно отраженном в иконографии преданию, – мальчишка, можно, не обращая вниманья, хлебнуть наконец-то из кувшина, расслабиться, перекинуться в кости на белье и верхнюю одежду повешенных.

Иисус, увидев Матерь и ученика тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей: Жено! се, сын Твой. Потом говорит ученику: се, Матерь твоя! И с этого времени ученик сей взял Ее к себе. Я воздержусь от комментирования этих слов, которые, мне кажется, не могут не тронуть даже самое заскорузлое из сердец. Христианская традиция видит в усыновлении Иисусом любимого ученика Его Матери усыновление Ей всех людей, через что каждый из нас становится Ее сыном – тем же, Кем был для Нее Иисус. Кто-то из древних святых сказал, что Бог стал Человеком для того, чтобы обрести Мать. Можно прибавить, что и это Его обретение – ни что иное, как Его дар нам, как и вся Его жизнь, жизнь вечная, все, чем Он, Бог, Единый и Триединый, является. И в то же время Мариам, еще и наш дар Творцу, дар от Его народа и через этот народ – всех людей.

Проявив последнюю в Своей земной жизни заботу о людях, Иисус, зная, что уже все совершилось, да сбудется Писание, говорит: жажду. Дальше снова пропущенный стих: Тут стоял сосуд, полный уксуса. Воины, напоив уксусом губку и наложив на иссоп, поднесли к устам Его.

Уксус? Он что, утоляет жажду? Мне такие случаи неизвестны. Но кому из нас, хлебнув дешевого вина не приходилось, сморщившись, называть его уксусом? То же самое и здесь: «уксус» – это дешевое, кислое вино, которая пила римская солдатня. Итак, вино, впервые появляющееся у Иоанна в рассказе о свадебном пире в канне, вино, а не уксус делается крестным питьем Того, Кто претворил в него – но другое, несравненно лучшее, – простую воду. Но и вода у Иона – не просто вода, а библейский символ благодати, милости Божьей, она течет в жизнь вечную, она – вода живая, стихия Святого Духа. «Кто жаждет – иди ко Мне и пей», – обращается Иисус к иудеям в четвертом Евангелии, здесь же Он жаждет Сам и утоляет эту жажду «уксусом», пропитавшим губу, протянутой Ему на острие римского копья. То есть становится одним из бесчисленных жаждущих, задыхающихся в агонии «жалкой, кровавой, человеческой смерти» (Г. Гессе).

Когда же Иисус вкусил уксуса, сказал: совершилось! И, преклонив главу, предал дух. Но так как [тогда] была пятница, то Иудеи, дабы не оставить тел на кресте в субботу, - ибо та суббота была день великий, - просили Пилата, чтобы перебить у них голени и снять их. Итак пришли воины, и у первого перебили голени, и у другого, распятого с Ним. Но, придя к Иисусу, как увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней, но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода. И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили.

Смерть на кресте, призываемая распятыми, могла не приходить несколько суток, и все это время облепленные мухами, обливающиеся потом и кровью рабы (на граждан Рима эта казнь не распространялась) были вынуждены непрерывно приседать, чтобы глотнуть воздуха, при том, что трение кости о гвоздь вызывало болевой шок. Но смерть на кресте была страшна не только этими и другими муками, но и тем, что унижение казненных с ней (смертью) не заканчивалось: останки умерших оставлялись на крестах, пока не сгнивали, становясь добычей собак и стервятников. Если же тела, как в описанном евангелистами случае, ввиду праздника все же снимались, то они также не удостаивались погребения, а выбрасывались, как падаль, в яму.

От чего умер Иисус? Одни из исследователи Туринской плащаницы предполагают, что от удушья, другие – от разрыва сердечной мышцы. «Лучшее объяснение обильного истечения крови и сыворотки из раны в груди, – пишет Джованни Новели, – предоставляет гипотеза о произошедшем вследствие инфаркта кровотечении в перикард, что послужило причиной смерти». Это – научное объяснение. Богословское – от «безумие любви», как сказал Максим Исповедник, сам претерпевший пытки: ему отрубили руку и вырвали язык, но уже не язычники – христиане, видевшие в нем еретика, а не обличителя ереси, разделявшейся всеми епископами, включая Папу Римского и Константинопольского Патриарха.

Кровь и вода… О их символике уже было сказано, но Иоанн, дважды подчеркивая, как очевидец, истинность своего свидетельства об этом истечении, на этот раз имеет ввиду не символику воды и крови, которым отведено столько места в его Евангелии – эта натуралистическая подробность понадобилась ему как доказательство тому, что Слово действительно стало плотью. Вода и кровь отдельно одна от другой могут вытечь лишь из трупа и именно то, что Иисус умер «не понарошку», что это был не краткий обморок, а именно смерть и важно показать Иоанну. Показать докетам и прочим гностикам, а вместе с ними и всем, кто и тогда и сейчас отрицает подлинность этой Смерти, а значит и Воскресения...

Культурная Эволюция

o-k-kravtsov.livejournal.com