Священник Сергий Круглов

«Выйди от меня, Господи, ибо я человек грешный»

Встречается иногда в околоцерковной полемике   -  в статьях СМИ, в приходских разговорах, в бурных дискуссиях на интернет-форумах – выражение «охранительное православие».

Означает оно – определенную тенденцию, существующую в контексте разности взглядов на святыню у церковных и интересующихся Церковью людей. Основных взглядов – два.

Один предполагает, что человек изначально грешен и нечист, святыню он может осквернить, и надо держать его на некотором расстоянии от святыни, а святыню – оградить от нечистого человека: иконостасом,  окладом, ритуалом, сводом строгих и многочисленных правил и канонов.

Другой взгляд – что человек болен грехом, а святыня дана ему из милости как лекарство, чтобы, принимая ее, человек исцелялся и преображался, потому и надо сделать святыню доступнее для человека.

Многим, читающим эти строки, вероятно, милее и ближе второй взгляд.

«Долой охранительное православие! – воскликнут они. – Долой посредников между нами и Богом!   Бог близок нам, вот сейчас как раз Рождество – Он пришел в мир, лежит  в яслях, пропустите, пропустите меня к Нему, я  хочу видеть этого Человека!»

Погоди, брат, погоди, не торопись…  Нет, я вовсе не собираюсь отстаивать сейчас то самое «охранительное православие». Я думаю о нас, о тебе и обо мне: а  в самом ли  деле мы хотим, чтоб величайшая Святыня – Сам Бог – был предельно близок  к нам?

Да, вочеловечившись, Он – стал близок.  Тот, Кто стал человеком и как  человек радовался, скорбел, изнемогал, жаждал, умирал на кресте, Сам  сказал  в молитве не «Повелителю», «Судие»  или «Вседержителю» ,  а — «Отче»,  и нам заповедал  то же. Отношения Отца и детей через  Иисуса, Сына Божия и Сына Человеческого, отношения семейной любви – что может быть  более исполненным близости.

Но повторю вопрос: а в самом ли деле мы настолько хотим этой близости, что готовы принять все ее последствия?

Во тьме мы жить не можем, мы задыхаемся и погибаем в ней – но, думаешь, на свету жить так уж комфортно? Комфортно жить бывает в полусвете-полутени, когда и Бог, несомненно любящий нас, — вот Он, почти (именно что «почти»)  рядом, и видится нам  только милующим и улыбающимся, и одновременно многие вещи, которые мы бы хотели от Него скрыть, оставить пока что при себе, которые не хотим, боимся, стыдимся повернуть к свету, вроде как, мнится,  Ему не видны…

photosight.ru. Фото: Marka_Kondrateva

Дети-то мы у Него дети – но чаще всего не чистые невинные младенцы, а пубертатные подростки, у которых в голове каша, в сердце – бездна страстей и похотей,  потребности непомерные, а желания трудиться и брать на себя ответственность – ноль целых две десятых.  Как часто мы, подобно блаженному Августину, взываем к Богу: «Избавь меня от греха!», – и тут же добавляем: «Но только не сейчас», и то и другое -  говорим искренне и страшно мучаемся этим раздвоением.

Совсем как подросток – отцу или матери, мы кричим Богу: «Отойди, я не могу, меня слепит Твой свет, выключи его! Оставь мне мою территорию, мою самость, мою личную жизнь, не дыши мне в лицо, не читай мои письма, не лезь с вопросами, когда я не в настроении откровенничать,  пощади мои привычные  немощи и любимые грехи, не заставай меня врасплох, когда я предаюсь похотливым мечтам под одеялом, краду  мелочь из кармана,  подчищаю в дневнике двойку, когда лгу, ну, совсем невинно, подличаю почти невольно, не тормоши и не вели бодрствовать, когда тягучий сон духа  наиболее сладок!»

Если Бог станет предельно близок  к нам – мы не сможем уже отговориться неведением и непониманием от креста, не сможем не пить чашу, которую пил Он – настоящий правдашний Бог, но и настоящий человеческий человек.  Мы не сможем бросить Ему в лицо: «Где тебе понять нас – Ты не такой как мы, Ты-то вон там, в раю, на седьмом небе!…», не сможем предаться в одиночестве любимым занятиям – лелеять   свои обиды, гордиться своими скорбями, опьяняться  иллюзиями о возможности войти в Царство Божие как есть,  ничего в себе не меняя.

Так что, брат мой вольнолюбец, не спеши   осуждать то самое «охранительное православие»…  Прежде всего потому, что во многом ты сам его и породил. Ты, я, он, она.

photosight.ru. Фото: Виктор Корыстов

Чем? Да именно тем, что, увы, как часто не в силу сугубого благочестия мы отдаляем Бога от себя,  простираясь пред Ним долу. Страх Божий для нас – как часто не страх обидеть Любимого, а страх перед Чужим. Нас устраивает Бог далекий, Бог в виде недосягаемой Высшей Силы, Аллаха, Судии, Вседержителя, кого угодно, но не человека среди нас и в нас.

Устраивает Бог, затуманенный клубами фимиама, отгороженный иконостасом, канонами и догматами, священнонепонятностью архаизмов, Бог, от которого можно отделаться, формально «угодив» ему исполнением постов и обрядов – и , угодив, потщеславиться, как в рекламе автостраховки: «Все правильно сделал!» А потом -  предаться с «чистой совестью» своей маленькой   личной жизни, своим простительным грешкам, своему сну и мечтам…

Да, Рождество – великий праздник близости Бога к человеку.  Но это прежде всего праздник не сусальных звездочек, лубочных осликов и волхвов, святок и колядок. Это трагедия Бога нисходящего – и человека восходящего:  и Он, и мы – ко кресту.  И только вера в воскресение может помочь нам прожить эту трагедию насквозь и преобразить ее в праздник вечной жизни и негасимой радости. Преобразить, преобразившись прежде самим.

Православие и мир