4 Май, 2010

Нинка-наколка, появилась в нашей квартире, как ожидаемый радостно член коммуналки. Взрослые радовались, что съезжают Облизины с тремя детьми и «въезжает» «мать одиночка с маленькой девочкой». Я не радовался! Облизины младшие, были мне друзья, а так как их комната, была всего 11 метров, а наша «большая» - 14 метров, то они еще и все время ходили ко мне в гости. Их даже и не кричали, как остальных по подъезду, мать просто заходила к нам в комнату и забирала их домой. Облизиным дали целую квартиру на первом этаже и, почему - то на этом дружба у них со всеми кончилась. Нинка, или Нина Васильевна, действительно была мать одиночка, но на этом все радости от её присутствия и закончились.

Маленькая её дочка оказалась моего возраста, но почему-то, я не помню совсем, ни как она жила в квартире, ни как она играла во дворе. Нина Васильевна, это ваабщееее! Она не вынимала изо рта папиросы, при этом умудрялась сверкать золотыми зубами (правда все уверяли, что это не золото, а какой то сплав), ругалась на всю квартиру матом и жила по принципу - «понаехали тут». Да - да, все кто жил в квартире намного дольше её, за пару дней стали гостями. Главной особенностью Нины Васильевны были её наколки. Она сидела, «как все интеллигенты» подчеркивала она, в тюрьме и там её так разрисовали, что «мама не горюй». Она не стеснялась этих наколок, и ходила приковывая наш малолетний интерес, то к одним частям тела, то к другим. Те, кто видел (из женщин) её в бане, шушукались у неё за спиной. Только соседний дом, в котором жили амнистированные, встретил её с радостью и кричал ей издалека - Мамочка Привет..! Она только криво делала верней губой, сверкая золотым зубом. Иногда, если не было во рту папиросы, просто цыкала, делая вид плевка в сторону «привета». Вторая её особенность была тоже весьма «раздражительная» для взрослого населения квартиры, так как она жила всегда с дверью нараспашку в свою комнату. Поэтому получалось, что все, что делалось в квартире, все, что говорилось на кухне, она контролировала. Больше того, если на кухне, которая была в другом конце коридора, кто-то заговаривал шепотом, она с матом окрикивала - Не шепчитесь там, про меня, я все слышу. Да мы Нина Васильевна не про вас! - отвечали ей моя мать и соседка. Но это вызывало еще больший поток ругани, в сторону шепотуний. Она и спала с раскрытой дверью и поэтому, все встававшие ночью в общий туалет, получали от неё «комплименты», она и переодевалась с открытой дверью, что не раз вызывало, странные возгласы от гостей мужчин. Но особенно это было нестерпимо, потому что она беспрерывно пела. Пела она с цигаркой во рту, не скажешь что громко, но песни были «блатные» и мать, старалась поскорей загнать моих друзей к нам в комнату, чтобы «не наслушались чего». Мать, много лет проработала в детском саду и поэтому, особенно берегла «детский слух». В завершении всего, мать упросила отца обить дверь ватным одеялом, что конечно мало помогло. Спасал телевизор. Отец купил нам телевизор одним из первых в подъезде (первые купили Пуничевы) и увеличение звука телевизора, в то время, «не осуждалось» окружающими. Окружающие вслушивались в новости, которые читались приятными голосами классических дикторов. А уж когда начинался КВН, даже на Нину Васильевну умудрялись цыкнуть. Впрочем, она в день КВНа была сама вежливость, а вечером с дочкой к нам «напрашивались» смотреть телевизор. На общей кухне шла перманентная война, так как Нинка - наколка, как её звали за глаза, все время захватывала себе какие-то новые площади.

Слухи о том, за что она сидела, были просто ужасные. Одни утверждали, что она была главарь банды, другие, что она участвовала в грабеже банка, ну а третьи, вообще приписывали ей «большую кровь» и, за что на самом деле, никто не знал. Отец мой, перешептывался с ней несколько раз и на все выпады в её сторону, отвечал, что это все враньё но, за что она сидела, тоже не рассказывал. Однако, их не раз заставала мать на кухне, с бутылочкой зеленой, после которой, Нинка - пела в полный голос, а отец – лучший в городе гармонист, подыгрывал ей на гармони. Сам он, почему-то такие песни не пел, только постанывал мотив. Другие люди, компанию с Нинкой «не водили», а она с ними тем более.

Причина, по которой я пишу этот рассказ, случилась в 1970 году. Тоже был юбилей Победы и ветераны, получали памятные медали. Отцу, как инвалиду войны, медаль принесли на дом. Вручали торжественно. С обязательным присутствием меня. Мне в руки. Но медали он, не очень радовался, так как в этот же год, как ветерану, ему давали квартиру. Мы уже ходили её смотреть, уже присматривали мебель, так что очередная медаль была рядовым событием. А вот с Ниной Васильевной произошла история. Её вызвали в военкомат и вручили удостоверение ветерана войны и памятную медаль. Когда она влетела к нам в комнату и бросилась отцу рассказывать об этом, я подумал, у неё случилось большое и важное. Это было взахлеб, это было без мата и, это было ничего не понять. Конечно, через пару часов были накрыт стол. Как всегда его накрыли в нашей комнате (она была больше и ближе к кухне) и собрались … только несколько друзей отца, моя мать, да соседка тетя Шура. Все надели военные медали. Нина Васильевна и так не отказывавшая себе в ярких платьях, одела самое яркое, а поверх его пиджак. И хотя в квартире было жарко, пиджак она одела для того, чтобы на нем была видна её единственная юбилейная медаль. И, впервые, кажется, я увидел на ней чулки, что явно было для того, чтобы скрыть наколки. После нескольких рюмок, её попросили рассказать и она, похоже, что впервые, с гордостью и откровением начала рассказывать, как прошла почти всю войну, на передовой служа медсестрой.

«Когда нас девчонок забирали, все хотели в медсестры. Но, из одноклассниц, меня взяли только одну. Сказали - Вот эта сильная, эта подойдет. Я то думала, что будет медсанбат, будут раненые, а таких как я, брали на передовую и мы должны были таскать. Таскать, и таскать, и таскать. Я там лошадью стала» - мотая головой, говорила Нина Васильевна. Мало кто из сестёр выживал после двух - трех боев. То, что она выживала с 1941 сестрой на передовой, ей ни кто не верил. Я их целый полк перетаскала - уверяла Нина Васильевна. И бывшие фронтовики целовали её, вспоминали сестер, которые вытащили их с поля боя, пили, за них, не чокаясь. Потом возник спор о том, что должна была Нина Васильевна получить героя Советского Союза или нет. Кто то говорил, что для этого нужно было 50 раненых вынести, кто то говорил, что 100, а она говорила, что она вынесла наверно тыщщщу, но кто же, им сестрам, героев даст. Сестры на передовой, они не только для того, чтобы раненых таскать, но и живых «обслуживать». Потом, полушепотом обсуждали, кого и как обслуживали, а у кого и вовсе ЭТОГО не было. «Никому не отказывала, а то и сама предлагала. Смотришь, после боя, сидит боец, весь трясется, она подойдет и сама все сделает» - рассказывал Леша Лебедев - « и в себя парень приходит» «А наша» - рассказывал грустно дядя Костя, фотограф - «ну ни кому ниже себя не давала. Встанет, померяется и, ни в какую. У нас лейтенант был, ниже её ростом. Он слюнями весь изошел, так ни за что. Пришлось жениться лейтенанту на ней, чтобы её получить. Так он потом, за ней как моська по пятам ходил. Никому слова плохого про неё сказать не давал. Думаю, что парочка обидчиков получили от него в атаке пули в спину.» Над ним, коротышкой, смеялись, что он то уж точно от сестер, ничего не имел. А он отшучивался, что в него, маленького, немцы не попадали и он в пехоте, всю войну, без единой царапины прошел.

А потом Нина Васильевна решилась рассказать, за что её посадили. Она, не смогла офицера с поля боя дотащить до своих. Оказывается, офицеров нужно было выносить в первую очередь и, если она его нашла, то хоть мертвого но дотащить, чтобы немцам не достался, ни раненый, ни мертвый (вдруг у него какие документы). Она нашла офицера, но пока тащила, начался минометный обстрел. Она от него «оторвалась», а в него мина и попала. Разорвало его в клочья. «Что я сделать могла?» - рыдая задавала она мужикам вопрос – «Вы же знаете, после этих мин одни клочья валяются. У нас все поле, по колено кишками завалено было. Я пыталась, хоть башку, хоть кусок с погонами найти, и не нашла» - продолжала всхлипывать она, и падала головой в кольцо своих рук на столе. Мужики её утешали, говоря - «Хорошо, что не расстреляли!». Ей дали 25 лет. Она отсидела, как я понял, практически все. Военных преступников не амнистировали. Но сборщики трупов нашли останки офицера и на него выписали акт смерти. Кто и где сопоставил факты, я не знаю, но ей сообщили, что она осуждена незаконно, после двух десятков лет тюрьмы. А теперь и «медаль», хоть и юбилейная «нашла бойца».

«За что? За что они мне жизнь загубили!?» рыдала пьяная Нина Васильевна, и пыталась встать, как будто рвалась в атаку. Все плакали с ней! У всех их, включая коротышку дядю Костю было это «За что?» Потом пели песни. Стандартные, застольные «Вот кто то с горочки спустился», «Ах, зачем эта ночь» и, конечно, «Катюшу» и «Синий платочек». Нина Васильевна их не знала, она подстанывала в высоких местах и, глядя в стену, плакала и плакала. А завтра было 9 мая. Она надела пиджак с медалью, чулки на ноги и, взяв плетеную из цветной проволоки сумку, вышла «во двор». Мужики из амнистированного дома, вставали увидев её, а «блатной» Сашка Шкуркин, выплюнул цигарку и, сделав шаг вперед, поклонился ей как артист. Мы с ребятами сидели на лавочке, так она, сделав крюк, подошла и что-то глупое спросила у меня, демонстрируя остальным свою юбилейную медаль. Она весь день ходила по городу, делая вид что ей, куда-то надо идти и, не смотря на то, что у неё была только одна медаль, конечно, была героиней этого праздника. Такой радостной я её и помню

Помяните и Вы Нину Васильевну - многострадальную, русскую женщину!

Источник